I. Афганский провал
Уход американцев из Афганистана вызвал шок во всём мире и прежде всего в Америке. Самая сильная армия мира эвакуировалась в позорной спешке под давлением горстки средневековых бандитов, бросая на произвол судьбы сотни афганских помощников и даже своих соотечественников.
Уход американцев из Афганистана сравнивают с бегством из Вьетнама, но это плохое сравнение: полвека назад всё происходило гораздо достойнее.
Во-первых, американцы вывели свои войска из Южного Вьетнама в марте 1973. Вывод был спокойным и организованным и продолжался два месяца. После того, как американцы ушли, Южный Вьетнам продержался ещё два года. (Просоветское афганское правительство после ухода советской армии продержалось ещё дольше — три). Армия Северного Вьетнама почти год более-менее соблюдала условия подписанного в январе 1973 перемирия, начав масштабное наступление лишь в декабре 1974. Армия Южного Вьетнама не бросила оружие при первом же известии о том, что американцы уходят, а активно сопротивлялась коммунистам.
Во-вторых, американцам во Вьетнаме противостояли не плохо вооруженные партизаны, а одна из крупнейших армий в мире, насчитывающая почти 900 тысяч человек, усиленная 300 тысячами китайских солдат и хорошо вооруженная Советским Союзом.
В-третьих, во Вьетнаме американцы несли серьёзные потери. Потери американской армии в Афганистане были на порядок ниже. За 18 лет вьетнамской войны американцы потеряли 58,2 тысячи человек. За 20 лет афганской — 2,5 тысячи. В последний год перед выводом войск, 1972, во Вьетнаме было убито 759 американцев. В 1971— 2414. В 1970—6173. В последний год перед выводом войск, 2020, в Афганистане было убито 11 американцев. В 2019 — 21, в 2018 — 14.
Наконец, в-четвёртых, эвакуация американцев и их вьетнамских сотрудников из Южного Вьетнама началась за два месяца до его падения и до самого последнего момента продолжалась спокойно и организованно. За март и апрель американцы без особой спешки успели вывезти из Вьетнама на самолётах и кораблях более 130 тысяч вьетнамцев. Знаменитая фотография с эвакуацией людей с крыши посольства была снята уже во время битвы за Сайгон, когда аэропорт был уничтожен артобстрелом армии Северного Вьетнама, и заканчивать эвакуацию последних американских дипломатов и их вьетнамских сотрудников пришлось на вертолётах.
Южный Вьетнам в 1973–1975 после ухода американцев разваливался медленно и болезненно. Афганистан в 2021 схлопнулся сразу, как домик Ниф-Нифа, стоило Талибану подуть.
Причины этого коллапса будут изучать ещё долго. Наверняка там сыграло роль много факторов, и разобраться в них сейчас, по горячим следам, вряд ли возможно. Многое, конечно, уже понятно, но, чтобы сложилась целая картина, нужно дождаться мемуаров участников и рассекреченных либо слитых в сеть документов. Так что решать этот вопрос мы здесь не будем. Эта статья о другом.
В Афганистане этим летом провалились не только и даже не столько американцы. В первую очередь провалились все институты, которые они там построили. Управлявшее страной демократическое правительство, как выяснилось, ничем не управляло. Президент бежал из страны одним из первых. Афганская армия, в несколько раз превосходящая по численности Талибан и оснащенная современным американским оружием на миллиарды долларов, буквально растворилась в воздухе, будто её никогда и не было.
Афганский провал снова заставил всех обсуждать проблемы экспорта режимов. Почему США раз за разом не удаётся установить в освобождённых от тирании странах нормальную демократию? Почему вместо неё возникают “потёмкинские демократии”, где демократические институты присутствуют только формально, а в реальности власть находится в руках клептократических кланов? Почему почти все американские попытки строительства государственных институтов за рубежом в последнее годы проваливались?
Когда-то у американцев всё получалось. В качестве примеров успешного экспорта демократии чаще всего называют Германию и Японию. Так почему у американцев не вышло построить нормальную действующую демократию в Ираке или Афганистане, но удалось это сделать в Германии, Японии и Италии, которую вспоминают реже?
Раньше у меня был ответ на этот вопрос.
В Германии, Италии и Японии и до прихода американцев существовала демократия. В Германии с 1871 по 1932, в Италии с 1861 по 1921 и в Японии с 1890 по 1937 были свободные честные выборы и настоящие многопартийные парламенты (кстати, устройство японского в 1890 было скопировано с немецкого). Американцам не пришлось строить демократию с нуля, они только восстановили и перенастроили десятилетиями работавшие институты.
И сами эти институты возникли не на пустом месте, а стали развитием ещё более старых феодальных институтов, при которых между королём и его вассалами, знатью, существовали договорные отношения со взаимными обязательствами. В Западной Европе ещё в средние века была большая группа населения, у которой были права и которая реально участвовала в принятии государственных решений, а не просто служила штырьками в вертикали власти. Со временем эта феодальная система эволюционировала в парламентскую, а потом права распространились и на всё общество. Япония была единственной страной за пределами Западной Европы, в которой существовал аналог европейского феодализма (а не того, что называла “феодализмом” марксистская историческая наука: ни в России, ни в том же Афганистане никакого феодализма никогда не было), и до недавнего времени она же была единственной страной за пределами Европы и стран, заселённых европейскими колонистами, где прижилась либеральная парламентская демократия.
Это объяснение я считаю верным и сейчас. Но падение Кабула заставило меня снова над ним задуматься. Теперь мне кажется, что это лишь часть общей картины. И даже не главная часть. Мало того, возможно, между действиями американцев в Германии и Японии в середине 20-го века и их действиями в Ираке и Афганистане в начале 21-го не было особой разницы. Возможно, строительство институтов в Ираке и Афганистане можно считать удачным. И, главное, возможно никакого экспорта демократии и вовсе не было. Ни в 1945-м, ни в 2003-м.
Но давайте начнём сначала.
II. Экспорт демократии
Примерно около 1150 года до нашей эры с Микенской цивилизацией, процветавшей в Греции предыдущие 7 столетий, что-то случилось.
Она исчезла.
Дворцы превратились в руины, города опустели, пропала письменность, ремёсла и сельское хозяйство были отброшены на сотни лет назад, население сократилось в разы.
По популярной ранее теории микенскую цивилизацию смело вторжение дорийцев, предков будущих спартанцев. Но за два столетия поисков археологам не удалось найти никаких следов подобного массового вторжения. Дорийские племена действительно постепенно мигрировали на юг и заселяли Грецию, но совсем не такими мощными волнами, чтобы они могли в одночасье смести гораздо более развитую, в том числе и в военном отношении, цивилизацию. В последние годы серьёзные учёные отказались от теории вторжения. Но и другой причины падения микенской цивилизации они до сих пор не знают. Её внезапное исчезновение остаётся загадкой.
Но, что бы там ни случилось, какая бы катастрофа не разрушила привычный уклад жизни тогдашних греков, очень многих из них она заставила сняться с места. Около 1100 года до нашей эры греки начали заселять острова Эгейского моря и восточный берег Анатолии.
Так появились города, которые позднее, в 7 веке до нашей эры, образовали Ионийскую лигу: Эфес, Хиос, Самос, Миунт, Приена, Клазомена, Колофон, Фокея, Теос, Лебедус, Эрифры, Смирна и самый богатый и знаменитый из городов Ионии, Милет.
В 540 году до н.э. греческие города Анатолии были захвачены Персией. До покорения эти города, судя по всему, были олигархиями (о значении этого термина немного позже), но персидский царь сместил их правительства и в каждом из городов отдал власть местным тиранам. В 499 году до н.э. тиран Милета Аристагор, по сложной причине, о которой можно написать отдельный лонгрид, отказался от власти и ввёл в Милете демократию. А потом захватил и другие ионийские города, тоже ввёл в них демократическое управление, и поднял восстание против Персии.
Освобождение Милетом других ионийских городов с введением в них демократической власти в 499 году до н.э. — первый известный нам случай экспорта демократии.
Правда, это не точно.
Об описанных выше событиях мы знаем от Геродота, и, описывая смену власти в Ионии, он, вместо слова “демократия”, “власть народа”, употребляет слово “изономия”, “равноправие”. Геродот регулярно использует это слово в качестве синонима демократии, но некоторые учёные считают, что оно может обозначать и другой тип государственного устройства, например, олигархию с широкими правами населения. Так что стопроцентной уверенности в том, что Аристагор экспортировал именно демократию, у нас нет. Если мы решим, что он экспортировал что-то другое, дата первого экспорта демократии сдвигается на 7 лет, к 492 году до нашей эры.
Ионийское восстание продолжалось 6 лет и было подавлено персами в 493 году до н.э. Милет был превращён в руины (потом он оклемался и снова стал богатым и важным городом). Остальные города пощадили, но командующий персидской армией Датис и сатрап Лидии Артаферн снова вернули в них власть тиранов. Но уже в следующем году зять императора Дария, генерал Мардоний, совершил тур по Ионии, сместил тиранов и установил в городах демократию. Почему он это сделал, точно не известно. По предположениям историков, персы могли решить, что греки взбунтовались из-за коррупции и притеснений назначенных сверху царьков.
В 393-м персидский полководец Фарнабаз повторил трюк Мардония и, освободив ионийские города, находившиеся тогда под властью Спарты, установил в них враждебные спартанцам демократии.
В конце 4-го века главным демократизатором стал Александр Македонский, установивший демократические правительства в освобождённых от персов Эфесе, Эрифрах, Книде, Милете (334) и, вероятно, Родосе (332).
Но главным экспортёром демократии были Афины. После общегреческой победы над Персией они организовали Делийскую лигу — союз полисов Эгейского моря и побережья Малой Азии. Формы правления в этих полисах были самыми разными, но все их объединял страх перед Персией. Поэтому они согласились на афинское лидерство, чтобы вместе обороняться от соседней империи. Некоторые полисы вносили свой вклад в союз кораблями и солдатами, но большинство платило афинянам деньгами, на которые афиняне снаряжали свои корабли.
В середине 5-го века победа Делийской лиги над Персией стала выглядеть окончательной, и интерес маленьких государств к сохранению союза увял. Они были уверены, что им и так ничто не угрожает. Некоторые полисы начали пытаться выйти из союза. Первым, в 471 году до нашей эры, взбунтовался Насос. Следом, в 465-м — Тасос. Но афиняне не хотели терять деньги, благодаря которым они стали крупнейшей военно-морской державой в регионе. Они жестоко подавили оба восстания, но сведения о том, как это произошло и что было дальше, у нас очень скудные.
В середине 450-х афинская военная экспедиция на помощь восставшему против Персии Египту закончилась полным провалом и уничтожением экспедиционного корпуса. Когда вести об этом дошли до Греции, против власти Афин восстали сразу два важных ионийских полиса: Милет, о котором уже шла речь ранее, и Эрифы, где был расположен один из известных греческих оракулов. И эти восстания были подавлены. В Эрифах Афины сместили местную власть и установили там демократию, подкрепив её своим военным гарнизоном. Это первый достоверно известный нам случай экспорта демократии афинянами.
В Милете в начале 450-х годов до нашей эры правила дружественная Афинам олигархия. В середине десятилетия её сместил тиран, который и восстал против афинян. Подавив его восстание, афиняне вернули к власти изгнанных олигархов. Но те оказались неблагодарными. Не прошло и 10 лет, как они сами восстали против Афин. Афиняне не повторили прошлой ошибки, и, разгромив бунтовщиков, оставили в городе гарнизон и демократическую форму правления.
После этого Делийская лига превратилась в Афинскую империю.
И началось. В середине 5-го века до нашей эры в Греции началось столетие почти непрерывных междоусобных войн, и экспорт демократии превратился в рутину. В 5 веке до н.э. этим занимались Афины и Сиракузы, в 4 веке до н.э. — Аргос и Фивы. Воевавшая с Афинами и Фивами Спарта не менее активно экспортировала олигархию. Античный мир превратился в борьбу двух систем. 20-й век прошёл под знаком борьбы капитализма с социализмом. 5-й и 4-й века в истории Греции были эпохий борьбы демократии и олигархии.
III. Демократия и олигархия
Те, кто читает мои статьи давно и регулярно, наверняка догадываются, что будет дальше, и свободно могут пропустить несколько следующих абзацев. Для остальных эти абзацы, возможно, станут неприятной новостью. А может быть, и нет.
Если вы живёте в России, вы, должно быть, понимаете, что вы не живёте при демократии.
Но даже если вы живёте в США, Германии, Франции или Израиле, вы всё равно не живёте в демократическом государстве.
По крайней мере, изобретатели демократии, древние греки, его бы таковым не признали.
Демократия, то есть власть народа, в понимании древних греков могла быть только и исключительно прямой. Выражение “электоральная демократия” было бы в их понимании оксюмороном, вроде “горячего льда” или “тёмного света”. Электоральная система, где граждане выбирают людей, которые потом ими правят, называлась у греков “олигархией” — “властью нескольких” либо “аристократией” — “властью лучших”. В 5-м веке до нашей эры эти слова были синонимами. Разные значения им придал Аристотель, решивший, что аристократия — власть хорошего меньшинства, а олигархия — власть плохого. До него подобного отрицательного оттенка у слова “олигархия” не было, хотя жители демократических полисов всё равно считали олигархию недостойной свободных людей.
У демократии было два главных отличительных признака, без которых она не могла считаться демократией.
Во-первых, все важные решения — утверждение новых законов, объявление войны, подписание мира, введение налогов, трата собранных денег и т.д. и т.п. — принимались всенародным собранием. Никакого другого законодательного органа типа сената или парламента в демократии быть не могло. Вся власть и все законы принимались народом не через “представителей”, а напрямую.
Во-вторых, представители исполнительной власти — чиновники и члены совета, решавшего повседневные вопросы, — не избирались, а назначались по жребию на короткий срок, обычно на год или даже полгода, без права занимать эту должность повторно. Жители демократических полисов считали, что каждый гражданин, независимо от достатка и общественного положения, должен иметь равные шансы участвовать в управлении государством, а выборы всегда дают огромное преимущество богатым и знаменитым.
На самом деле даже греческие олигархии обычно были демократичнее нынешних “демократий” — в большинстве из них все важные решения, принятые правящей элитой, должны были утверждаться народным собранием. Но были среди них и такие, где, как в нынешних “электоральных демократиях”, обычных людей ни о чём не спрашивали.
Философы и политики вплоть до начала 19 века отлично понимали, что выборы — это не демократия. Руссо в вышедшем в 1762 “Общественном договоре” писал: “Английский народ считает себя свободным; он жестоко ошибается. Он свободен только во время выборов членов Парламента: как только они избраны — он раб, он ничто”. Ни американские отцы-основатели, ни французские революционеры никакой демократии строить не собирались. Наоборот, они презирали демократию как “власть толпы” и сознательно писали конституции так, чтобы власть не оказалась в руках народа. “Демократия” была для них ругательным словом, синонимом сегодняшнего слова “анархия” (в которой на самом деле тоже нет ничего плохого). Джон Адамс говорил, что “слово демократия означает не больше и не меньше, чем народ безо всякого правительства”, Джеймс Мэдисон называл демократию “спектаклем беспорядка и раздора”, “несовместимым с личной безопасностью и правом собственности”. Другой отец-основатель, Александр Гамильтон, считал, что конституция должна стать барьером от демократии.
Французы тоже не отставали. Один из вождей французской революции, Антуан Барнав, называл демократию “худшим из недугов”, один из авторов “Декларации прав человека и гражданина”, Мунье, считал, что это синоним “гордыни масс”.
Вместо демократии американские и французские революционеры строили “республику”. Как писал тот же Мэдисон, одним из “крупнейших отличий демократии и республики” является то, что в последней “власть делегируется маленькой группе граждан, избранных остальными”.
Республика — латинский термин, но на устройство Римской республики устройство США похоже немногим больше, чем на афинскую демократию. Например, в Римской республике высших должностных лиц было два, а Сенат не был ни выборным, ни законодательным органом: он назначался специальными людьми из бывших консулов и преторов и не принимал законы, а лишь давал свои рекомендации по их поводу. Все законы в Римской республике принимались, как и в древней Греции, всенародным голосованием; правда, у простых римлян, в отличие от простых афинян, не было права законодательной инициативы, предлагать законы сами они не могли.
На самом деле Мэдисон, Вашингтон, Джефферсон и другие копировали вовсе не древнюю Римскую республику, а современную и гораздо лучше знакомую им британскую конституционную монархию, с её одиноким главой исполнительной власти и двухпалатным парламентом. Это и не скрывалось: отцы-основатели открыто называли государственное устройство Англии “лучшим в мире” и говорили, что американский парламент должен быть как можно больше похож на английский. Даже сам Филадельфийский конвент, на котором была принята американская конституция, был созван по образцу Конвента 1689 года, утвердившего устройство Англии после Славной революции. Единственными действительно существенными отличиями стали федерализм и то, что глава государства получал свою власть на выборах, а не по наследству, и на 4 года, а не пожизненно.
Реабилитация слова “демократия” началась лишь спустя четверть века после принятия американской конституции, когда некоторые местные отделения Республиканской партии начали называть себя “демократическими республиканцами”, и завершилась в конце 1830-х, после того, как француз Алексис де Токвиль опубликовал свою книгу “Демократия в Америке”, которая мгновенна была переведена на английский и стала бестселлером по обе стороны океана. В конце концов это слово сделалось так популярно, что превратилось в полную противоположность того, что понимали под ним древние греки и все европейцы до конца 18-го века. Демократией стали называть власть группы избранных, против которой греческие демократы всегда боролись.
Подобная трансформация произошла когда-то и в древнем Риме: покорив Грецию и уничтожив её независимость, а вместе с независимостью и демократию, римляне очень полюбили всё греческое, включая и это греческое слово, и начали использовать его для обозначения собственной, совсем не демократической, системы. В конце концов дошло до того, что “демократией” стали называть даже империю Октавиана Августа — как “истинно народную” форму правления.
IV Экспорт олигархии: начало
Как уже говорилось выше, в Греции система, где вся власть принадлежит нескольким сотням “лучших представителей народа”, называлась олигархией.
Сильнейшей древнегреческой олигархией была Спарта.
Формально Спарта была монархией — в ней было аж два наследственных короля одновременно. Но гражданской власти у этих королей было очень мало — они руководили не государством, а армией. Как главнокомандующие, они имели очень большое влияние на внешнюю политику Спарты, но на внутреннюю почти не влияли. Законодательная власть в полисе принадлежала 28 избираемым старейшинам. Старейшины избирались пожизненно, но это “пожизненно” было недолгим, так как старейшиной мог стать лишь человек от 60 лет и старше. Принятые ими законы утверждались общим собранием граждан. Исполнительная и судебная власть была в руках у пяти эфоров в возрасте от 30 до 60 лет, которые тоже избирались, но не пожизненно, как старейшины, а на год.
В 6-м веке до нашей эры спартанская система считались в древнем мире одной из самых прогрессивных, а сами спартанцы имели среди греков репутацию освободителей от тирании.
В 580 году до н.э. Спарта, как пишет Плутарх, помогла Коринфу избавиться от тирана Псамметиха и установить в городе олигархию. Правда, по этому поводу у историков есть сомнения: многие считают, что Коринф справился сам. Как бы то ни было, после 580 Коринф стал одной из самых устойчивых в Греции олигархий и одним из самых надёжных союзников Спарты.
То ли около 550-го, то ли в 510-м (источники расходятся) спартанцы свергли тирана города Сикиона, и на следующие сто с лишним лет этот город тоже стал их надёжным союзником.
В 525-м Спарта уже вместе с олигархическим Коринфом объявила войну могущественному тирану Самоса Поликрату. Осада Самоса продолжалась 40 дней и закончилась безрезультатно. Однако то ли во время осады, то ли уже по пути домой, чтобы не зря ходили, спартанцы свергли закадычного друга Поликрата, тирана Наксоса Лигдамида, и установили в Наксосе олигархию.
Но к концу века тирании в Греции почти закончились, а желание спартанцев воевать никуда не делось. Перелом произошёл в 510–508 годах.
В 510 году Дельфийский оракул, подмазанный одним афинским аристократическим кланом, сообщил спартанцам, что боги требуют от них освободить Афины от тирана Гиппия.
Оракул работал не только за взятку, но и за свой интерес. Гиппий пытался превратить Афины в главный религиозный центр Греции. Он обновил старые храмы, построил пару новых и начал возводить гигантский храм Зевса, который должен был стать крупнейшим в тогдашнем мире. Для дельфийских жрецов появление подобного сильного конкурента было совсем некстати.
У спартанцев тоже были причины прислушаться к оракулу. Во время правления Гиппия и его отца Писистрата Афины очень разбогатели и усилились. Молодому спартанскому царю Клеомену I это не нравилось. В 519 он даже хитростью спровоцировал маленькую войну между Афинами и тоже слишком усилившимися в последние годы Фивами, но тут очень некстати вмешался всё тот же Коринф, который помог им договориться о мире, так что настоящей драки не получилось.
В общем, Клеомен с готовностью послушал оракула и занял Афины. Гиппий окопался на Акрополе и довольно успешно отбивался от спартанских атак, пока спартанцам не удалось захватить его детей. После этого Гиппий согласился оставить Афины, а спартанцы согласились его отпустить.
Как и во всех остальных городах, где спартанцы свергали тиранов, в Афинах они установили олигархию. Cильных олигархических кланов в городе было два, и они друг друга очень не любили. Первый клан возглавлял Исагор, второй — Клисфен. Спартанцы зачем-то решили вмешаться в этот внутрений афинский конфликт и поддержать Исагора.
Проигравшему в борьбе за власть Клисфену это было особенно обидно, так как именно его клан подмазал Дельфийского оракула. Чтобы изменить ситуацию в свою пользу, Клисфен обратился к народу, пообещав ему реформы. В 508 году Народное собрание одобрило предложенный Клисфеном план радикальных реформ, вводящий в городе демократию.
Афинская олигархия была по нашим меркам вполне демократической. Все свободные граждане имели избирательное право и избирали законодательную власть — Совет 400, и исполнительную власть — 9 архонтов во главе с архонтом-эпонимом (правда, избираться архонтами могли только люди с высокими доходами, но в президенты бедняки в любом случае не попадают). “Верхняя палата”, Ареопаг, состояла из бывших архонтов. Принятые Советом законы утверждались народным собранием. Суды избирались по жребию, как сегодня суды присяжных. Казалось бы, чего вам ещё?
Но афиняне хотели большего. Реформы Клисфена отбирали у Совета законодательную власть, превращая его во что-то среднее между ЦИКом и исполкомом — в его ведении осталась обработка законодательных инициатив граждан и вынесение их на обсуждение народного собрания, а также управление текущими делами города. Должность архонта и вовсе превращалась в церемониальную. Вся законодательная власть передавалась народному собранию, а исполнительная децентрализировалась. В 462 году до н.э. Эфиальт внёс завершающие штрихи в картину афинской демократии, ещё сильнее урезав полномочия исполнительной власти. Но это было потом.
В 508 году до н.э. Клисфен не успел провести свои реформы. По просьбе олигархической партии и Исагора спартанский царь Клеомен опять вторгся в Афины “для восстановления законности”. Клисфену пришлось бежать, 700 его наиболее активных сторонников с семьями были изгнаны из города.
Так Спарта во 2-й раз за 2 года установила в Афинах олигархию. Но опять ненадолго.
Просто восстановить в городе прежние олигархические порядки показалось спартанцам недостаточным. Чтобы обезопасить правящие элиты от всяких там реформаторов, Клеомен решил провести в Афинах контрреформы, ограничив избирательное право и сократив количество членов городского парламента. Афинянам это не понравилось. Они восстали.
Спартанский гарнизон вместе с Исагором и его соратниками, так же, как тиран Гиппий за 2 года до них, заперлись на Акрополе, но через два дня сдались и были вынуждены покинуть город. Клисфен триумфально вернулся и провёл обещанные реформы. Так Афины и стали демократией.
В следующий раз Спарта установила олигархию в Афинах через век, в 404-м, но за этот век многое изменилось.
Вторая половина 6-го века до нашей эры была в Греции временем тиранов. Спарта была одной из горстки олигархий с коллективной избираемой гражданами властью. В большинстве крупных полисов правили диктаторы.
Но к началу 5-го века тирании закончились. Где-то их свергли спартанцы и заменили на олигархии, где-то жители справились сами, но фактически все греческие полисы разделились на олигархии и демократии. А так как греческие полисы продолжали друг с другом воевать (с короткими перерывами на войны с Персией), спартанцы превратились из освободителей от тирании в “освободителей” от демократии.
В 7-м и 6-м веках до нашей эры в Греции было два сильнейших полиса: Спарта и Аргос. Афины в то время были провинциальным городом средней руки — в культурный, экономический и военный центр Греции они превратились позже, с установлением демократии. Спарта и Аргос постоянно друг с другом воевали. Эти войны продолжались почти 2 столетия, но в битве при Сепее (точная дата не известна, но большинство историков сходится на 494 году до н.э.), Спарта сумела полностью разгромить Аргос и осталась единственной в Греции сверхдержавой.
Во время греко-персидских войн Афины, одержавшие в них несколько важнейших побед, очень усилились и приобрели множество новых союзников. У Спарты появился новый конкурент, и ей это не нравилось. Отдельно ей не нравился демократический строй в Афинах. Некоторое время спартанцы и афиняне, плечом к плечу бившиеся против персов, оставались союзниками, но через 18 лет после окончательной победы над персами это закончилось. Началась первая большая война между Пелопонесским союзом под предводительством олигархической Спарты и Делийской лиги под главенством демократических Афин.
Эта война окончательно завершилась лишь через 55 лет. В 408–404 Спарта захватила почти все главные города Делийской лиги: Византий, Халкидон, Милет, Тазос, Самос и, наконец, сами Афины.
Тогдашние крупнейшие союзники Спарты, Фивы и Коринф, требовали полностью уничтожить город и его население. Но спартанцы сказали, что не будут уничтожать полис, который так много сделал для победы над персами, и вместо этого снова установили там верную себе узкую олигархию “Тридцати тиранов”.
Это оказалось стратегической ошибкой: через 8 месяцев афиняне свергли власть олигархов и опять установили демократию, а через 8 лет они, заключив альянс с Фивами и Коринфом, которые совсем недавно хотели их уничтожить, снова воевали со Спартой.
Победив в Пелопоннесской войне, Спарта во второй раз стала единственной в Греции сверхдержавой. Но это продолжалось недолго. Всего за несколько лет после победы спартанцы своим хамским поведением успели восстановить против себя большинство своих бывших союзников. В 395 году до н.э. значительно более слабые, чем Спарта, по отдельности Фивы, Коринф, Афины и Аргос заключили союз друг с другом и с множеством мелких греческих полисов, чтобы положить конец спартанской гегемонии. Афины и Аргос были демократиями (Аргос стал ей вскоре после битвы под Сепеей: уничтожение спартанцами всех гоплитов изменило внутренний баланс сил в городе), Фивы и Коринф — олигархиями, но это не помешало им объединиться. Правда, в ходе войны Коринф стал демократией.
Война продолжалась 8 лет и закончилась победой Спарты по очкам — она не смогла разгромить и подчинить своих противников, но и те не смогли поколебать её позиции: Спарта осталась единственной в Греции сверхдержавой.
После победы спартанцы стали экспортировать олигархию с удвоенной силой. Никто не мог им в этом помешать, пока в 382 до н.э. году они не повторили свою афинскую ошибку 508 года.
Спартанский царь с армией, буквально проходя мимо Фив по другим делам, без всякой серьёзной причины решил вмешаться в происходившую там борьбу двух олигархических кланов. Один клан он изгнал, а другой, более проспартанский, поставил у власти, оставив в городе для надёжности военный гарнизон, и опять, как когда-то в Афинах, перекроив олигархию по спартанскому образцу, резко сузив численность правящей элиты и ограничив политические права граждан.
Проигравший клан бежал в Афины и сидел там три года. А в 378-м, набравшись сил и нахватавшись либеральных идей, вернулся, с помощью афинского ограниченного контингента выгнал из Фив спартанский гарнизон и установил в городе демократию.
С 378-го по 371-й до н.э. Фивы в союзе с Афинами воевали против Спарты и почти полностью её разгромили. После этого Афины испугались усиления Фив, заключили союз со Спартой и несколькими другими полисами и с 369-го по 362-й, с отдельными перерывами, воевали уже против Фив.
Войны между Спартой и Афинами продолжались более ста лет, с середины 5-го века до нашей эры по середину 4-го. Но, хотя Афины и Спарта воевали друг с другом, страдали от этой войны в первую очередь другие, меньшие, полисы, которые в ходе боёв захватывали афинские и спартанские армии.
Афины, как уже было описано выше, устанавливали в оккупированных полисах дружественные себе демократии — если, конечно, не вырезали там всех мужчин, а женщин и детей не отдавали в рабство, как это случилось со Скионой и Мелосом и чуть было не случилось с Митиленой, уже осужденное на гибель население которой афиняне решили пощадить буквально в последнюю минуту.
Спартанцы тоже не отставали и устанавливали в завоёванных полисах дружественные себе олигархии — если тоже не вырезали там всех способных носить оружие, как это случилось с Гисией и Платеей и, частично, с Аргосом ещё до войны с Афинами: после победы в битве при Сепее спартанцы перебили всех не погибших в бою аргосских гоплитов, то есть весь тамошний “средний класс”.
Показательный и печальный пример — полис Тасос, контролирующий одноимённый остров и часть побережья напротив. Тасосу не повезло иметь богатые золотые копи, несколько хороших гаваней и стратегическое положение в северной части Эгейского моря. Он завоевывался афинянами в 463, 407, 389 и 375 годах до нашей эры и Спартой в 411, 405 и 385 — и каждый или почти каждый раз (в паре случаев это точно не ясно) в нём менялась политическая система.
Межгреческие войны продолжались 120 лет, с 465 по 346 годы до н.э., и привели к полному истощению Греции и её подчинению Македонией. Александр Македонский устанавливал в греческих полисах демократии, его наследники — олигархии.
Следующим экспортёром олигархии стал Рим, разделивший в 168 году до н.э. побеждённое Македонское царство на четыре союзных Риму республики. Тогда же те же самые римляне экспортировали и демократию — но уже в греческие полисы, освобождённые от власти Македонии. Но уже через 22 года самостоятельной Греции не стало — она превратилась в римскую провинцию. А затем и сам Рим превратился из республики в империю.
V. Экспорт олигархии: Акт II
На этом экспорт демократии и олигархии прекратился. Демократии — навсегда, олигархии — почти на два тысячелетия. Прекратился и экспорт режимов вообще, правда, на меньшее время.
Древняя Греция была похожа на современный мир. И не только тем, что в тамошних полисах были политические системы, которые мы позаимствовали, хоть и с сильными искажениями. Но ещё и тем, что древние греки чтили государственный суверенитет. Войны между греческими полисами, как и в современном мире, очень редко были чисто завоевательными. Полис, объявляя войну другому полису, обычно не хотел его аннексировать. Битвы велись не за территорию, а за влияние. Победители не проглатывали побеждённых с потрохами, а включали их в свои коалиции, оставляя им формальную независимость.
После появления на сцене Македонии, а затем и Рима, это закончилось. На смену городам-государствам пришли империи, целью которых стало захватить как можно большую территорию.
В средневековой Европе были не только империи. Были в ней и олигархии — многочисленные итальянские республики: Флоренция, Венеция, Пиза, Генуя, Сиена и т.д. и т.д., а с 16-го века и Нидерланды. И даже демократии — в Швейцарии и, как ни странно, на Руси. Хотя уверенно считать Новгородскую и Псковскую республику демократиями нельзя — мы до сих пор точно не знаем, кто имел право созывать вече и как именно избирались посадники Новгорода и Пскова, так что, возможно, это были всё-таки олигархии, хотя в любом случае значительно более демократические, чем Флоренция и Венеция. (Иногда, особенно в Беларуси, к двум северорусским республикам добавляют Полоцк. Но это скорее попытка выдать желаемое за действительное, чем исторический факт. Все данные о республиканском строе правления в этом городе основаны либо на очень косвенных, типа “летописи не упоминают полоцкого князя за такие-то годы”, либо на гораздо более поздних источниках. Единственное, что можно утверждать с уверенностью, это то, что народные сходы в Полоцке пару раз изгоняли князей, но само по себе на республику это не тянет).
И итальянские олигархи, и швейцарские и русские демократы очень много воевали. Но они не пытались изменить государственный строй противников. Как и империи, олигархические и демократические республики воевали для захвата чужой территории — или для защиты своей.
Средневековая Швейцария вообще интересный случай. Вплоть до 19 века лишь отдельные швейцарские кантоны были демократическими. Остальные были олигархиями или даже монархиями. Тем не менее, они вполне друг с другом уживались и совместно воевали с окружающими государствами.
Ситуация стала меняться с началом Реформации, когда экспорт режимов в Европе возобновился — сначала постепенно, а потом и лавинообразно. Но это не был экспорт демократии или олигархии. Это не был даже экспорт тирании. Это был экспорт религии: религия стала важнейшей частью государственного строя.
В 1415-м католическая церковь имела неосторожность сжечь надоедливого чешского проповедника Яна Гуса. Это очень разозлило чехов, и в стране случилась гуситская революция. Большинство церквей перешло в руки гуситов, страна фактически отделилась от католической церкви. Это привело к, вероятно, первой попытке экспорта режима за полторы тысячи лет.
Папа послал в Чехию целых пять крестовых походов, чтобы восстановить в стране католичество. Но гуситы изобрели первый танк — обитые железом фургоны с пушками — и отбились от всех пяти, причём настолько уверенно, что имели наглость потребовать от Папы реформы церкви во всей Европе. Этот трюк им не удался, но фактическую религиозную независимость (при формальном признании верховенства Папы) они получили и сохраняли почти 200 лет.
Через сто лет Мартин Лютер, Жан Кальвин и Ульрих Цвингли начали призывать уже не просто к реформе католической церкви, но к свержению папизма. И это им удалось — несколько стран отвергли католичество, перешли в лютеранство и кальвинизм и стали активно пропагандировать их у соседей. Папе и католическим правительствам это, разумеется, не понравилось.
И началось.
Религиозные войны были и раньше. Но раньше побеждённых не только обращали в истинную веру, но и заодно завоёвывали. С 16-го века это правило перестало действовать. Всего лишь за полтора столетия, с 1550 по 1700 годы, по подсчётам американского историка Джона М. Оуэна произошло 67 случаев чистого экспорта режимов.
Разумеется, этот экспорт на самом деле был не таким уж чистым: в Европе 17 века экспорт своей религии в соседние земли помогал победителям контролировать политику побеждённых точно так же, как в Греции 5 века — экспорт своей политической системы.
Экспорт олигархии возобновился на исходе эпохи просвещения, когда вопросы религии в Европе перестали быть вопросами жизни и смерти. Первой с начала нашей эры страной, куда олигархию принесли на штыках, стало микрогосударство со смешным названием герцогство Бульонское. Ну ладно, в традиционном русском написании Буйонское, но на самом деле это одно и то же слово: Bouillon. Крошечное герцогство, зажатое между Францией и Валлонией, сохраняло свою независимость 699 лет. Но ему не повезло занимать ключевую стратегическую позицию, контролирующую подходы к Арденнам.
В ноябре 1793 герцогство заняли войска революционной Франции, воевавшей с Австрией, которой тогда принадлежала Валлония. В феврале 1794 герцога арестовали, а в апреле того же года, под предлогом того, что арестованный герцог не мог выполнять свои герцогские обязанности, в оккупированном французами Бульоне (простите, Буйоне) провозгласили республику. Правда, просуществовала республика всего полтора года. Уже осенью 1795 Франция её аннексировала.
На самом деле ещё годом раньше на немецких территориях, занятых французскими войсками, появились две другие республики —Рорасьенская и Майнцкая. Но это был уже совсем бесстыдный цирк, как в 2014-м в Крыму.
Первая, Рорасьенская, объявила независимость и учреждение республики в декабре 1792-го и за два месяца избрала два парламента, один из которых был разогнан местными сторонниками Франции, а второй так и просто французскими войсками. Выборы в третий прошли уже под полным контролем французской армии. Новый парламент тут же единогласно решил просить о присоединении к Франции. 23 марта 1793-го Франция великодушно согласилась.
В Майнце французы учли этот опыт и управились ещё быстрее. Там правильный парламент удалось избрать уже с первого раза, в феврале 1793-го. Выборы проводились под наблюдением французских эмиссаров и местных якобинцев, общество которых возникло на следующий же день после французской оккупации при местном университете и состояло главным образом из его профессоров и студентов. Через три недели после избрания этот парламент тоже решил войти в состав Франции. 30 марта воссоединение немецкого Майнца с французской родиной успешно завершилось.
С более крупными государствами французы действовали чуть менее топорно.
В 1795-м французская армия заняла Нидерланды, в 1796-м — Ломбардию, а в 1798-м — Швейцарию, и провозгласила там “независимые” республики: Батавскую, Цизальпийскую и Гельветическую.
Судьба этих республик оказалась разной.
В Нидерландах французов встречали как освободителей: последний избранный правитель страны, Вильгельм V, по сути совершил путч, установив в стране диктаторские порядки, а когда граждане подняли восстание, подавил его, пригласив на помощь прусскую армию. Несмотря на постоянное присутствие французской армии, наивные голландцы действительно верили, что их республика — союзное Франции, но независимое государство, и даже пытались проводить независимую политику. Поэтому французам несколько раз пришлось организовывать путчи, смещавшие слишком самостоятельных правителей Батавии, чтобы поставить на их место более послушных людей — которые через пару лет оказывались тоже не очень послушными. В конце концов Наполеону это надоело. В 1806-м он распустил республику и создал вместо неё Голландское королевство, назначив королём своего младшего брата, а в 1810-м и вовсе присоединил Голландию к Франции.
Жителям Ломбардии, которые до этого находились под властью Австрии, было в общем всё равно, кто именно их оккупирует. Там французы даже не делали вид, что имеют дело с независимой страной, напрямую управляя республикой через головы её формальных правителей. Депутаты парламента с самого начала напрямую назначались Наполеоном, хотя тогда он был всего лишь генералом. В 1802-м созванный Наполеоном (уже успевшим стать Первым консулом Франции) экстраординарный совет Цизальпийской республики, собравшийся для удобства во французском Лионе, избрал его президентом, а республику переименовал в Итальянскую, хоть она и занимала меньше четверти Италии. В 1805-м, через полгода после превращения Французской республики в империю, Итальянскую республику объявили королевством, а Наполеона — её королём. Но у послушных итальянцев, в отличие от слишком самостоятельных голландцев, по крайней мере не отняли формальную независимость.
Швейцарцы ожесточённо сопротивлялись оккупации четыре года и активно помогали всем армиям, которые вторгались на территорию страны для того, чтобы повоевать с французами. И хотя у австрийцев и русских не вышло изгнать французов из Швейцарии, все попытки французов раз и навсегда подавить швейцарское сопротивление к успеху не привели.
В конце концов Наполеон, как есть не дурак, решил, что так дело не пойдёт, и нет смысла иметь у себя под боком озлобленный народ, только и ждущий шанса вонзить нож тебе в спину. В июле 1802-го он объявил о выводе из Швейцарии французских войск — тем более что стратегической необходимости держать их в Швейцарии уже не было: за год до того Франция победила Австрию, бои с которой шли на территории Швейцарии и Италии, и подписала с ней мир. После вывода французской армии в республике началась гражданская война. В сентябре олигархическая унитарная Гельветическая республика пала, её правительство бежало, а швейцарские кантоны, при согласии и даже посредничестве Наполеона, вернулись к своим демократическим федеративным корням, хоть и в осовремененной форме.
После Ватерлоо и до середины 19-го века экспорт олигархий почти прекратился (исключение — британская военная помощь либералам в гражданских войнах в Португалии и Испании в 1830-х). В моде был экспорт автократий: абсолютистские Пруссия, Австрия и Россия восстанавливали абсолютизм в оставшихся после Наполеона республиках и подавляли республиканские революции.
Третий период экспорта олигархий, который продолжается до сих пор, начался с началом 20-го столетия. Но прежде, чем мы к нему перейдём, нужно подвести итоги предыдущих.
Мы можем извлечь из истории экспорта режимов три главных урока.
Во-первых, экспорт олигархий, и в древнем мире, и во время французской революции, не был идеологическим. Как и экспорт демократий, пока они ещё существовали. Конечно, афинские ораторы и французские депутаты говорили правильные слова о том, что их армии несут соседним народам свободу. Возможно, они и сами в это верили, но в реальности дело обстояло иначе. Это очевидно уже по тому, что города, не желавшие принимать дары свободы, Афины и Спарта просто уничтожали со всем населением. Впрочем, тогда это было принято. Александр Македонский поступил так с Фивами, знаменитым городом с тысячелетней историей, о чём потом очень жалел. Психанул, с кем не бывает. Римляне полностью уничтожили не только своего заклятого врага Карфаген, но и Коринф, не представлявший для них никакой угрозы. Карфагеняне во время военной экспедиции на Сицилию разрушили все постройки и перебили всё население всех занятых ими там греческих городов, кроме одного. Так что Спарта и Афины ещё неплохо выглядят на этом фоне.
В эпоху Просвещения нравы смягчились, но и французы не стеснялись силой убрать демократически избранное правительство “освобождённой” страны, если оно плохо прислушивалось к пожеланиям Парижа. Слова о свободе были словами: и Афины со Спартой в 5 веке до нашей эры, и Франция в 18 веке нашей просто ставила подконтрольные себе режимы в ключевых стратегических точках. Для Афин и Спарты это были главным образом соседние города, создающие буфер против агрессии, и острова Эгейского моря, контролирующие морские пути. Для Франции — буферные страны между ней и её главными врагами: Швейцария, северная Италия и немецкие графства на границе с Австрией, Нидерланды на границе с Пруссией и через пролив от Англии. В каждой из “освобождённых” стран “освободители” оставляли свой гарнизон: как в стратегических целях, так и чтобы удерживать у власти верное правительство.
Во-вторых, режимы, насаженные извне, долго не держались. Точнее, они держались, пока в завоёванном городе или стране оставались чужие войска. Исключения есть, но их очень мало. Из крупных так и вовсе одно: в освобождённом от тирана Коринфе установленная спартанцами олигархия отлично прижилась — если, конечно, она действительно была установлена спартанцами, а не самими коринфянами: как я писал выше, у историков есть на этот счёт серьёзные сомнения. А вот когда спустя несколько десятков лет соседний Аргос попытался установить в Коринфе демократию, она прожила лишь 6 лет.
Один из лучших примеров — Афины. С 322 по 229-й годы македонцы четырежды свергали в Афинах демократию и устанавливали там то олигархию, то тиранию — и афиняне четырежды свергали навязанную им извне систему и восстанавливали демократию. То же происходило и в 19-м веке — после свержения Наполеона созданные французами республики вернулись примерно к тому состоянию, в котором они находились в 1790-м: Швейцария снова стала демократией, голландцы призвали к власти сына изгнанного французами тирана, Ломбардия послушно возвратилась в состав империи Габсбургов.
В-третьих, перефразируя Толстого, все демократии похожи друг на друга, все олигархии устроены по-разному.
У демократии, то есть “власти народа”, не могло быть множества разных форм. Само определение демократии требовало, чтобы все важные решения в государстве принимались всем народом (то есть по тем временам всеми свободными мужчинами) и чтобы все государственные посты были доступны каждому не только теоретически, но и практически. Это означало, во-первых, высшую власть всенародного собрания (будь то реальное собрание, как в древних Афинах, или виртуальное, в виде референдумов, как в современной Швейцарии) и возможность каждого гражданина выносить на это собрание свои предложения, и, во-вторых, назначение на государственные посты с помощью беспристрастной жеребьёвки, а не заведомо неравных выборов. Из второго правила ещё могли быть отдельные исключения, но из первого — никогда. Система, в которой важные решения принимает не весь народ, а узкая группа лиц — каким бы способом эта узкая группа лиц ни попадала к власти — не может считаться народовластием, и до 19 века и не считалась.
У олигархии, то есть “власти немногих”, может быть огромное количество форм. Суть олигархии в том, что государством управляет относительно узкая группа лиц. Как эта группа устроена и как она попадает к власти, это уже дело второе. Правящая элита может избираться на свои посты, но может и владеть этими постами в силу рождения, кооптироваться текущими членами элиты или вовсе назначаться извне, как сенаторы Цизальпийской республики.
Если элита избирается, она может избираться на время, пожизненно или смешанным способом — на некоторые посты на время, а на некоторые пожизненно.
Её может избирать:
Весь народ, как в древних Афинах до реформ Клисфена и в поздней Римской республике.
Широкая группа привилегированных граждан, имеющих это право по рождению, как в ранней Римской республике и древней Спарте, либо наличию определённого дохода или собственности, как в Англии 18–19 веков.
Узкая группа знатных семей, как в поздней Венецианской республике и олигархиях древней Индии.
Члены профессиональных, религиозных или других подобных групп, как во Флорентийской республике или Тевтонском ордене.
Решения, принимаемые элитами, могут выноситься на утверждение всенародным собранием, как в древних Спарте, Риме или Новгороде, или не выноситься, как в Венеции, Флоренции и сегодняшних “демократиях”.
И так далее, и тому подобное — классификации можно продолжать ещё долго.
Олигархиями могут быть такие разные страны, как США и пост-сталинский СССР. Просто это олигархии разных типов: в США правящая элита избирается гражданами, в СССР — кооптировалась Политбюро, в США она находилась у власти временно (кроме судей Верховного суда), в СССР — пожизненно, в США её власть ограничена конституцией и законами, в СССР не была ограничена фактически ничем. Тем не менее и то и другое — олигархии, то есть власть нескольких над многими.
То, что мы называем “демократией” сейчас — это подвид олигархии, где власть легитимизируется с помощью выборов. Как в большинстве древнегреческих олигархий.
И ещё одна вещь, которая нуждается в прояснении.
Существует миф, что демократии не воюют друг с другом. Это не так. Единственная страна, которую с большой натяжкой можно считать демократией сегодня, Швейцария, не может воевать сама с собой. Однако в прошлом демократические швейцарские кантоны воевали друг с другом как минимум однажды: в гражданской войне 1847 года, когда одни демократические кантоны были на стороне протестантской Конфедерации, а другие — католического Союза (в отличие от США, в Швейцарии отделиться хотел Союз, Конфедерация победила, война продолжалась неделю и погибло в ней по разным данным от 86 до 111 человек).
В древней Греции демократии тоже прекрасно воевали друг с другом. В 415 году до нашей эры, уже находясь в состоянии войны со Спартой, демократические Афины снарядили большой флот и напали на не менее демократические, но богатые так нужными для ведения войны ресурсами Сиракузы, расположенные на далёкой Сицилии — хотя умные люди предупреждали, что этого делать не стоит. Полный разгром, который Афины потерпели в этой авантюре, стал одной из главных причин их поражения в Пелопоннесской войне.
А в 362 году до н.э. Афины даже объединились со своим извечным врагом Спартой, чтобы осадить слишком усилившиеся демократические Фивы, в которых сами же Афины за 17 лет до того помогли установить демократию.
Государства, которые мы сегодня называем “демократиями”, то есть олигархии, тоже регулярно воевали друг с другом. В 7-м веке до н.э. олигархическая Спарта регулярно воевала с олигархическим Аргосом. В 395-м олигархические Коринф и Фивы объединились с демократическими Афинами и Аргосом, чтобы бросить вызов гегемонии олигархической Спарты. В 3-м и 2-м веках до нашей эры трижды воевали друг с другом республиканские (то есть олигархические, а по-современному “демократические”) Рим и Карфаген. Позже, уже в средние века, итальянские республики — Венеция, Генуя, Пиза, Лука и другие— воевали между собой почти безостановочно. В 1652 году республиканская Англия под руководством Кромвеля, который тогда ещё не стал диктатором, объявила войну республиканской Голландии. В 1790-х конституционная монархия (по современному, опять же, “демократия”) Великобритания воевала с республиканской Францией. В 1812–1815 она воевала с республиканскими Соединёнными Штатам, в 1880–1881 и 1899–1902 — с бурской Южной-Африканской Республикой. В 1844–1848 республиканские США воевали с республиканской Мексикой.
Соединённые Штаты до самого конца 19 века вообще воевали только против олигархий (“демократий”), если не считать войн с индейцами и небольших морских карательных экспедиций против арабских шейхов, Кореи и Китая в отместку за захват или обстрел американских кораблей.
В свою первую крупную войну против автократической державы американцы вступили в 1898 году. Этой державой была Испания.
VI. Экспорт олигархии: Современность.
Испания в то время была “гибридным режимом” — автократией на пути к олигархии. Сегодня этот режим называется “полуконституционной монархией”, а тогда назывался просто “конституционной”. В стране был избираемый парламент, который принимал законы, но правительство парламенту никак не подчинялось, а подчинялось только королю. Такие же порядки были до 1918 в Германии и Австро-Венгрии, до 1945 в Японии и с 1905 по 1917 в России.
Причиной войны стала Куба — самый большой и богатый из Карибских островов, занимавший к тому же стратегическое положение, контролируя вход в “подбрюшье Америки” — Мексиканский залив.
Ещё в 1823 американский президент Джеймс Монро заявил, что европейские державы не должны владеть колониями в Западном полушарии, и, хотя Америка не станет отнимать эти колонии силой, она по крайней мере не позволит европейцам заводить там новые или восстанавливать потерянные. На самом деле американцы уже пытались силой отобрать у Британии Канаду в 1812-м, но эта попытка окончилась неудачей.
Ещё до “доктрины Монро” американцы начали покупать европейские территории в Северной Америке. В 1803-м Наполеон продал США Луизиану — не только нынешний штат под этим названием, а огромную французскую территорию, занимающую почти четверть современной территории США. В 1819-м американцы купили у Испании Флориду. В 1867-м — Аляску сами знаете у кого.
Американские президенты несколько раз пытались купить и Кубу. Впервые это предложил испанцам ещё Томас Джефферсон в 1808-м, но получил отказ. В 1848-м президент Джеймс Полк предожил за Кубу 100 миллионов долларов, в 1854-м Фрэнклин Пирс поднял сумму на 30%, но испанцы опять не проявляли интерес. В 1857-м к вопросу вернулся Джеймс Бьюкенен. На этот раз помешал американский Конгресс, который отказался выделять средства на покупку.
Следующая попытка почти удалась. В 1868-м кубинцы подняли восстание за независимость от Испании. В США многие политики тут же стали предлагать аннексировать остров, чтобы остановить угнетение кубинцев испанцами. Но в США только недавно закончилась гражданская война, и тогдашний президент, полководец этой войны Улисс Грант, не хотел ввязываться в новую. Вместо этого в 1869-м он снова тайно предложил Испании продать Кубу. Испанские власти уже фактически согласились, оставалось лишь утвердить секретное соглашение в парламенте, но оппозиция обнародовала факт переговоров, не дожидаясь голосования. В стране поднялась волна возмущения, и испанскому правительству пришлось пойти на попятную.
В 1895-м в Кубе началось очередное, уже третье, восстание за независимость. Одной из его причин, хотя и не главной, был обострённый интерес Америки к острову: кубинские патриоты боялись, что если они не скинут испанское владычество сами, это сделают американцы, и тогда независимости им не видать. И действительно, в США опять начали раздаваться призывы к аннексии. В 1897-м президент Уильям Маккинли опять предложил испанцам продать Кубу, на этот раз за 300 миллионов долларов. Испанцы опять отказались.
В апреле 1898 года США предъявили Испании ультиматум, требуя признать независимость Кубы. Испания отказалась. Тогда американцы начали морскую блокаду острова, чтобы испанцы не могли посылать своим войскам подкрепление. В ответ Испания объявила Америке войну. Испанцы рассчитывали, что она ограничится Карибами, но просчитались — американский флот начал атаковать испанские колонии по всему миру и подошёл и к самой Испании.
В июне американцы высадились в Гуантанамо. В июле они заняли второй крупнейший город острова Сантьяго де Куба. 12 августа испанцы сдались.
По мирному договору американцы получили испанские колонии Пуэрто-Рико, Филиппины и Гуам. Кубу они аннексировать не стали, она должна была стать независимой. Но это случилось не сразу: четыре года после войны Куба управлялась американской администрацией. Американцы ушли с Кубы только после того, как заставили кубинский парламент принять поправку к конституции, признающую право США вмешиваться во внешние и внутренние дела Кубы и запрещающие ей заключать договоры с другими иностранными государствами, которые могут привести к ограничению её независимости. В поправке был и пункт, обязывающий кубинцев предоставить место для американских военно-морских баз, чтобы те могли более эффективно защищать независимость острова.
Независимость от США Куба получила 20 мая 1902 года. Уходящая американская администрация подняла над дворцом генерал-губернатора кубинский флаг. Кубинцев на церемонию поднятия флага не пригласили.
В декабре 1901-го, ещё до объявления независимости, на Кубе состоялись первые выборы. На них должны были соперничать Национальная, Республиканская и Демократическая партии. У Национальной и Республиканской не было особых противоречий, и обе они выдвинули в президенты одного и того же кандидата в президенты (как в России в 2000 сразу несколько вроде разных партий поддержали на выборах Путина) — Томаса Эстрадо Пальму, одного из руководителей первого кубинского восстания против испанцев, который уже 18 лет жил в США, являлся американским гражданином и призывал к тесному сотрудничеству Кубы с Соединёнными Штатами, а по некоторым данным, и к её вхождению в состав США — хотя последнее многие считают клеветой и газетными утками.
Пальма великодушно согласился баллотироваться, но даже не потрудился приехать в Кубу для ведения предвыборной кампании.
У демократов был свой кандидат в президенты, Берталоме Масо, тоже герой войны за независимость. Он выступал за не только формальную, но и реальную независимость Кубы от США, и против ограничивающих её поправок, которые американцы заставили кубинцев внести в свою конституцию.
Ещё за месяц до голосования начались слухи о грядущих манипуляциях и неравные условия агитации. Выборы проводились американской оккупационной администрацией под руководством генерала Леонарда Вуда. Вуд назначил комиссию по наблюдению за выборами. В неё вошли пять человек. Все они были сторонниками Пальмы. демократы пожаловались на это в Вашингтон, но безрезультатно. Тогда демократы и Масо объявили, что снимаются с выборов. В результате Пальма остался единственным кандидатом и стал президентом. Поддержавшие его (и более тесные отношения с Америкой) партии и кандидаты получили почти 90% мест в обеих палатах парламента.
Так состоялся первый в 20-м веке экспорт олигархии. А может, и диктатуры.
Пальма был хорошим правителем, он следил за финансовым здоровьем страны, накладывая вето на законы, раздувавшие бюджетные траты и создававшие простор для коррупции, и одновременно вкладывал средства в действительно важные проекты. За 4 года его правления в стране образовался огромный бюджетный профицит, увеличился экспорт, количество автомобильных дорог выросло вдвое, количество железных — на треть, открыты десятки новых школ. Период правления Пальмы стал и до сих пор остаётся единственным временем в истории Кубы, когда учителей в ней было больше, чем солдат. В страну с процветающей экономикой начали массово иммигрировать испанцы и жители других латино-американских стран.
Но демократом Пальма не был. Он регулярно действовал в обход парламента и не стеснялся гнуть законы, как ему было удобно, а то и нарушать новую независимую конституцию — благо, парламент никак не мог собраться её ратифицировать. Как утверждают критики, президент постепенно уверился в том, что является единственным честным человеком в стране. Он не доверял ни министрам, ни армии, ни парламенту, и постоянно наращивал численность личной гвардии.
Изначально, как это часто бывает с отцами-основателями, да и вообще с правителями-реформаторами, Пальма не собирался баллотироваться на второй срок. Но к концу 1905 года он укрепился в мысли, что, стоит ему уйти, всё благополучие страны, которое он с таким трудом построил вот этими вот руками, буквально в одиночку, сразу же разбазарят и разворуют. И что уступать власть всем этим роящимся вокруг проходимцам совершенно никак нельзя.
Пальма и раньше не очень чтил законы и демократические процедуры, но перед выборами 1905 года совсем потерял стыд. Недостаточно лояльных ему и республиканской партии чиновников увольняли, оппозиционных политиков запугивали и избивали, к списку избирателей добавили 150 тысяч фальшивых имён, что составляло примерно 40% от общего количества кубинцев, имевших право голоса. Непосредственно перед выборами президент уволил всех нелояльных мэров и заменил их членами Республиканской партии.
За два дня до формирования избирательной комиссии в перестрелке с полицией, пришедшей к нему с обыском, при не ясных до конца обстоятельствах погиб один из руководителей главной оппозиционной силы, Либеральной партии. В результате этого убийства оппозиция, заявив о кампании террора, развязанной правительством, снова отказалась участвовать в выборах и обратилась за помощью к властям США. Американский посол заявил представителям либералов, что США не собираются вмешиваться во внутренние дела Кубы, по сути послав их на три буквы. Пальма, тем не менее, был крайне оскорблён уже тем, что посол вообще принял представителей оппозиции.
На вторых подряд выборах без оппозиции Пальма и его партия достигли ещё большего успеха. Причём отсутствие конкуренции не остановило подконтрольные избиркомы от масштабного вброса бюллетеней. Никакой необходимости в нём уже не было, но, как говорится, уплочено: зря что ли столько готовились. Все 150 тысяч несуществующих избирателей дисциплинированно проголосовали за Пальму. Он получил 96,5% голосов. Его Республиканская партия заняла все кресла в нижней палате парламента и все, кроме одного, в верхней. И это единственное кресло выиграла тоже не оппозиция, а “независимый” сторонник Пальмы с помощью подтасовок— на его участке проголосовавших было больше, чем избирателей в списках. Американское правительство признало факт массовых фальсификаций, но вмешиваться в ситуацию не стало.
Оппозиция результаты выборов не признала и начала открыто призывать к восстанию. Призывы звучали всю первую половину 1906 года, но восстание никак не начиналось, пока в конце лета власти наконец не решили действовать. 19 августа 1906 лидеры оппозиции были арестованы по обвинению в заговоре. Тут-то восстание и началось.
И правительство, и оппозиция сразу же попросили Соединённые Штаты о поддержке. Американцы не захотели поддерживать никого. Они выжидали месяц, надеясь, что всё устаканится само собой — никакой опасности для их интересов на Кубе не было, так как обе враждующие группировки были проамериканскими. Только когда стало ясно, что ни одна из сторон не может взять верх и не хочет идти на компромисс, а от продолжающейся гражданской войны всё больше страдают интересы американского бизнеса, американцы решили действовать. Сами. Они ввели на остров войска и установили там оккупационную администрацию. Следующие выборы прошли в 1908-м, опять под контролем американцев, но они уже были куда больше похожи на настоящие. В 1909-м американцы ушли.
Дальше всё повторялось с периодичностью раз в 5–10 лет. Примерно каждые вторые выборы проходили с массовыми фальсификациями, оппозиция поднимала восстание, американцы вмешивались и наводили порядок, и снова по кругу. Обычно обходилось без оккупации, одними угрозами и увещеваниями, снова вводить на остров войска американцам пришлось лишь однажды, в 1917-м.
Всё это продолжалось полвека и кончилось с приходом к власти Кастро: американцы понадеялись убрать его без привлечения армии, силами самих кубинцев. Но высадка иммигрантов в Заливе свиней окончилась провалом, а планировавшееся после неё американское вторжение под кодовым названием операция “Мангуст” сорвалось из-за Карибского кризиса.
Примерно то же, что в первой половине 20-го века на Кубе, происходило во второй половине 20-го века в Южной Корее. США освободили половину страны от коммунистов и оставили в ней оккупационное правительство. В 1948-м американцы провели выборы, которые многие корейские политики бойкотировали, и на которых с огромным преимуществом победили сторонники проамериканского кандидата Ли Сын Мана. Ли очень быстро начал проявлять авторитарные замашки — благо у него был отличный повод: южнокорейские коммунисты при поддержке Севера совершали теракты и устраивали восстания, а в 1950-м Север и вовсе начал вторжение. Ли сначала жестоко расправился с пятой колонной — по его приказу десятки тысяч человек, подозреваемых в симпатиях к коммунистам, были брошены в тюрьмы и убиты, а потом, уже после окончания войны, начал расправляться и с демократической оппозицией, исправил конституцию, убрав ограничение на количество президентских сроков, ввёл цензуру, ограничил свободу собраний, занялся массовой фальсификацией выборов — в общем, весь джентльменский набор. Но удержать страну под контролем он не смог. В 1960-м в Южной Корее случилась революция. Поскольку она была не коммунистической и быстрой, американцы не вмешивались.
Оппозиция пришла к власти, сменила систему правления с президентской на парламентскую, и провела первые в истории Кореи открытые и честные выборы. В стране установилась олигархия западного типа. Но ненадолго: уже через год военные совершили переворот и установили диктатуру. Потом диктатор Пак Чон Хи с помощью подтасовок избрал себя президентом, потом отменил ограничение по срокам — всё как обычно. В 1979 году Пака убил глава южно-корейской разведки, связанный с демократической оппозицией, но власть тут же захватил другой диктатор. В стране регулярно происходили восстания против диктатуры, но они каждый раз жестоко подавлялись.
Американцы либо не вмешивались, либо хуже: в 1980-м американские части сменили корейские дивизии на линии разграничения с КНДР, чтобы корейские военные смогли принять участие в подавлении восстания в Кванджу. Восстание 1987 года всё же оказалось успешным и привело к установлению в стране нормальной президентско-парламентской системы западного типа со сменяемой властью, которая держится и по сей день.
Что мы можем вынести из этой истории?
Во-первых, то, что ни кубинцы, ни корейцы были явно не готовы к открытой олигархии западного типа. Почти каждый президент, пришедший к власти, начинал махинации с выборами. Перевороты, бунты и маленькие гражданские войны шли непрерывной чередой. На Кубе ситуация не стабилизировалась даже при вполне кровавом режиме Батисты. Удержаться у власти и удержать страну в подчинении смогла только тоталитарная и куда более кровавая олигархия советского типа. В Южной Корее “обычным” диктаторам всё же удавалось держать страну в подчинении достаточно долгое время, и закончилась история намного лучше. Тем не менее, пока в стране установилось то, что сейчас принято называть “демократией”, прошло 40 лет.
Во-вторых, американское правительство всё это почти не волновало. На махинации с выборами и умеренные репрессии оно почти не реагировало, ограничиваясь выражениями глубокой озабоченности. При массовых казнях реакция становилась жестче — правительство США не могло игнорировать возмущение своего общества и прессы и накладывало на Кубу санкции. Пару раз они пригрозили санкциями и корейским диктаторам, когда те начинали вести себя уж совсем неприлично. Но реальные, то есть военные, действия на Кубе начинались только тогда, когда начиналась очередная гражданская война, грозящая вывести Кубу из сферы влияния США — что в конце концов и случилось при Кастро, когда американцы недооценили масштаб опасности и не отреагировали достаточно быстро. В Южной Корее американцы ни разу не прибегли к наведению порядка с помощью силы.
Фальсификации, ограниченные репрессии, нарушения гражданских свобод импортированными на Кубу и в Корею олигархиями, быстро превращавшимися в диктатуры, беспокоили США лишь во вторую, а то и в третью очередь. В первую очередь их волновало удержание этих стратегически важных стран под своим военным контролем. На Кубе всё это время работала — и работает даже сейчас — база ВМФ США Гуантанамо. В Южной Корее всё это время было размещено несколько десятков тысяч американских военных.
Возникает вопрос: если американцев настолько не волнует качество “демократии” в странах, куда они её импортируют, зачем им вообще заниматься подобными глупостями, провоцируя политическую нестабильность? Почему не поставить к власти сразу жестокого диктатора или хунту, который будет держать страну в полном подчинении и жестоко расправляться с любой оппозицией? В конце концов, так делал главный геополитический противник США Советский Союз, так же поступает сегодня в Сирии и на Донбассе и путинская Россия. Да что там, Россия и СССР — и сами США долгие годы прекрасно сотрудничают с авторитарным режимом Саудовской Аравии.
Дело, очевидно, в том, что экспорт диктатуры в освобожденные страны был бы встречен в штыки американскими избирателями. Одно дело, когда твоя страна тихо сотрудничает с уже существующим диктаторским режимом, как в Саудовской Аравии, — хотя и это вызывает возражение. Совсем другое — когда она своими руками ставит к власти подобный режим. Ну а если к власти поставили “демократическое” правительство с помощью почти свободных выборов, и это правительство само сползло к диктатуре — что ж поделаешь. Хотели как лучше, а получилось как всегда.
Но почему же тогда не сползают к диктатуре или по крайней мере к закрытой олигархии модели “политбюро” или “хунта” Германия, Италия и Япония?
К первой причине, названной в начале статьи — старым феодально-парламентским традициям — я бы добавил вторую.
В чём разница между американским освобождением (или оккупацией — называйте, как хотите) Кубы в 1898-м и Кореи в 1945-м с одной стороны, и Германии и Японии в 1945-м с другой?
В том, что Кубу и Корею американцы освобождали от иностранных хозяев, испанцев и японцев. А Германию и Японию — от собственных диктаторов, к тому же имевших в начале войны значительную поддержку населения.
Ни один из государственных переворотов и ни одна из революций на Кубе и в Корее не были антиамериканскими. Точнее, не совсем так. До Корейской войны, в 1948-м, в Корее было два антиамериканских восстания при моральной поддержке Севера, но оба были быстро и жестоко подавлены правительственными войсками. После окончания Корейской войны ничего подобного уже не было, все крупные участники драки за власть клялись в дружбе с США. Поэтому американцам не возникало необходимости в эту драку вмешаться.
Скажем, в Ираке и Афганистане ситуация была другой. Их, как и Германию с Японией, освободили от собственных диктаторов (сначала правление Талибана было коллективным, то есть олигархическим, но мулла Омар быстро превратился в диктатора) — и местные группировки не переставали воевать не только против посаженного американцами к власти правительства, но и, в первую очередь, с американцами.
Германия и Япония — страны, где размещён самый большой американский военный контингент. В Германии находится примерно 35 тысяч американских военных. Ещё в 2006 их там было 72,5 тысячи, а во время Холодной войны –250 тысяч. В Японии в 1950-х, на момент наибольшего напряжения в отношениях с СССР и Китаем, их было 260 тысяч, в 1990-м— 47 тысяч, в 1998-м — 33 тысячи, а сейчас число опять выросло до 54 тысяч из-за нового ухудшения отношений с Китаем. Италия — четвертая по численности американского военного контингента страна после Японии, Германии и Южной Кореи, там сейчас 12 тысяч американских солдат, моряков и пилотов.
Что было бы, если бы на территории Германии, Японии и Италии не было такого количества американских солдат? Как повела бы себя тамошняя демократия? Честный ответ — мы не знаем. В конце концов, Япония, Германия и Италия в 1970-х — 1980-х вышли в число мировых лидеров по активности политических террористических группировок, в основном крайне левых, но, случалось, и крайне правых.
После Первой мировой в западной части Германии стояли французские и английские войска. Их вывели в 1930-м. Через 3 года Германия скатилась к диктатуре. Невозможно с уверенностью утверждать, что это случилось бы опять и после Второй мировой, но точно так же невозможно с уверенностью утверждать, что 250 тысяч американских солдат, плюс ещё 150 тысяч британских и французских, не стали мощным стабилизирующим фактором.
В Италии дважды чуть не дошло до правых государственных переворотов, чтобы не допустить коммунистов к власти— в 1964-м и 1970-м. Заговорщики надеялись на помощь или по крайней мере невмешательство США. Если бы они дали добро — а эта возможность была вполне реальной — в Италии, как во многих странах Латинской Америки в то же время, установилась бы правая диктатура.
Коммунистическая партия Италии с 1953-го и до самого распада СССР стабильно занимала второе место на парламентских выборах, совсем чуть-чуть отставая от Христианских демократов. Сразу же после окончания войны итальянские коммунисты даже входили в правительство, но были изгнаны оттуда по требованию американцев. И по их же требованию больше никогда в правительства не приглашались, хотя много раз вполне могли сформировать правительство с социалистами: у них было для этого и необходимое количество кресел, и достаточное сходство в программах. Если бы не американское давление и не военные контингенты союзников, в Италии в 1950-х или 1960-х наверняка пришло бы к власти правительство коммунистов — а дальше всё могло бы быть как в Чехословакии, где коммунисты взяли власть на выборах и уже её не отдали.
Но вернёмся к Афганистану. Почему уход американцев выглядел так суматошно и неорганизованно, ещё предстоит разбираться. Но почему в Афганистане не получилось построить демократические институты, вполне понятно. Просто потому, что задача США состояла не в этом.
Уже первые президентские выборы в оккупированном американцами Афганистане прошли с массовыми нарушениями. Некоторые избиратели имели по несколько удостоверений личности и голосовали по несколько раз. Американский журналист, не являвшийся афганским гражданином, легко получил нужные бумаги, когда выразил руководству предвыборной кампании одного из кандидатов (можно догадаться, какого) желание поучаствовать в “карусели”. Поставленный американцами временным президентом Хамид Карзай выиграл уже в первом туре, получив 55,3% голосов. Американцы не возражали.
Нарушения на следующих выборах в 2009-м году, когда Карзай баллотировался на второй срок, стали причиной большого скандала в западной прессе. На этих выборах было всё: карусели, запугивание оппозиции, шантаж избирателей, вброс бюллетеней, подделка протоколов… Скандал был такой, что специальная составленная из западных специалистов комиссия начала проверять голоса. Из-за скандала американцы не позволили Карзаю объявить себя победителем уже в первом туре. В результате давления и переговоров было объявлено, что Карзай набрал 49.7% голосов, а его главный соперник — 30.6%.
Дальше повторилась “кубинская” ситуация. Соперник Карзая, вышедший во второй тур, потребовал уволить главу избирательной комиссии и получил отказ, после чего в знак протестов снялся с выборов. Оставшийся в одиночестве Карзай был объявлен победителем и остался президентом на следующие 5 лет.
На кризисном совещании западных стран по поводу массовых фальсификаций, американцы сообщили союзникам, что “в 2004 было хуже”.
Задачей американцев было не строить в Афганистане настоящую демократию, а занять страну и держать её под контролем в таком объёме, чтобы она не могла стать базой международного терроризма. И это им прекрасно удавалось. И могло удаваться ещё много лет: потери американской армии в последние годы были крайне незначительными — 10–20 человек в год. Это примерно 1%–2% от количества американских солдат, ежегодно умирающих от несчастных случаев, болезней, убийств и самострела. Капля в море. Никакой необходимости выводить войска из Афганистана не было. Но, судя по всему, не было и никакой необходимости их там держать. С развитием беспилотников у США появилось гораздо более эффективное средство борьбы с террористами, чем оккупация целой страны.
Стратегического интереса для американцев Афганистан, очевидно, тоже не представляет: рядом с ним нет ни важных американских союзников, ни крупных американских коммерческих интересов, которые требуется защищать. Несметные залежи ценных металлов существуют только на бумаге и не только не добываются, но даже ещё толком не разведаны, и в диких афганских условиях их добыча стала бы воистину золотой. Если Афганистан под управлением Талибана превратится в источник региональных проблем, это будут проблемы России и Китая, а не Америки.
В общем, никакой пользы от оккупации Афганистана в последние годы для Америки не было и не предвиделось. Оставаться там под не стихающие жалобы гражданского общества на бессмысленную войну — которая действительно давно уже стала бессмысленной — не имело смысла. Поэтому Америка ушла, бросив на произвол судьбы картонную афганскую олигархию, единственным назначением которой было служить ширмой для оккупации — в 21-м веке, как и в 5 веке до нашей эры, прямая оккупация не в моде, приличное государство не может посадить в освобождённой от противников стране своего генерал-губернатора, нужно сформировать правительство из местных, да ещё и так, чтобы процесс его формирования внешне соответствовал всем демократическим нормам, по крайней мере если не очень приглядываться. Политические технология, разработанная спартанцами 2,5 тысячи лет назад, снова в ходу.
И это в общем даже хорошо: даже чисто внешнее соблюдение приличий всё-таки лучше, чем полный беспредел. Если в стране есть соответствующие традиции, у марионеточных олигархий, пришедших к власти на иностранных штыках, есть шанс превратиться в настоящие. А настоящая олигархия всегда лучше настоящей диктатуры. Даже если это тоталитарная олигархия закрытого типа — хрущевский и брежневский СССР был куда лучше сталинского. Да и современный насквозь коррумпированный Ирак тоже лучше Ирака при Хусейне. А уж если в олигархии есть обратная связь в виде честных выборов, то стране по нашим временам сказочно повезло. Древние греки, правда, с этим бы не согласились, но до их политической культуры нам только предстоит дорасти.
И последнее: подавляющее большинство читателей наверняка недоумевает, почему я пишу здесь про “экспорт олигархии”. Ну ок, ладно, изначально слово “демократия” означало другую систему. Но сейчас-то его значение давно поменялось. Почему не писать про “экспорт демократии”, как все?
Дело вот в чём.
Слово “демократия” — не просто случайный набор букв, выдуманный группой маркетологов, типа названия икеевского шкафа.
Это слово означает не просто “выборы президента и парламента”, но ещё и “власть народа”, и именно так мы его и воспринимаем. Когда мы говорим об “экспорте демократии”, мы подразумеваем, что экспортируется система, в которой народ на альтернативной основе выбирает себе правителей и влияет на их решения. Этот наш предрассудок очень сильно искажает восприятие реальности, поскольку в реальности ничего подобного не происходит. Победитель передаёт власть не народу, а тщательно отобранной группе своих союзников.
Да, легитимизация этой группы происходит с помощью выборов, но эти выборы проходят под контролем этой самой в ручную отобранной группы, к ним допускаются лишь приемлемые для победителя партии (которые часто выражают интересы меньшинства населения) и гораздо чаще, чем нет, эти выборы серьёзно фальсифицируются. Целью победителя никогда не бывает передать власть народу — у народа могут оказаться совсем не те интересы, что у него. Цель победителя — удержать побеждённых в заданных рамках. В конце концов эти побеждённые могут и построить у себя то, что сейчас называется “демократией” — как это произошло в Германии, быстро и бескровно, или в Южной Корее, медленно и реками крови. Но экспортируется не она. Экспортируется всегда олигархия. Причём во всех смыслах — как в изначальном, древнегреческом, так и в искаженном, современном.
Новости и Лонгриды Конца Света — независимый проект, существующий благодаря финансовой поддержке подписчиков. Вы тоже можете им помочь, став платным подписчиком здесь, на Substack.
Вы можете стать подписчиком и на Ko-Fi — там больше разных вариантов подписки и разных бонусов.
Или, если ещё не готовы стать постоянным подписчиком, сделать одноразовое пожертвование в обычных деньгах или крипте.
Мои аккаунты в соцсетях:
https://t.me/kaostap
https://twitter.com/ostap
https://www.minds.com/ostap/
https://www.facebook.com/karmodi/
Ссылки на материалы, использовавшиеся при написании этой статьи, платные подписчики найдут на сайтах, где они оформили подписку.